Мир открыт для новых свершений и для глупостей, конечно. Можно, выходя из поезда, развернуться к морю, а не от него, и смотреть розовый закат и раскаленный уголек солнца; можно вязать уютные одежки для чашек и свитер для себя волшебного изумрудного цвета.
Хайфа преображается - я снова ее рассматриваю.
Мы ходим на море, у меня новая камера - подарок Ильи, - я снимаю волны и привыкаю видеть движение. По берегу идет дядечка с таксой на поводке, они гуляют, я снимаю их удаляющиеся силуэты на фоне утреннего солнца. Через несколько минут мы их догоним: окажется, что дядечка - художник, и он попросит снять и отправить ему вид на море с определенной точки, чтоб потом нарисовать его - он так смотрел, словно море ему что-то очень напоминает, что-то из ушедшего.
Мы идем в רק בשר - "Только мясо", ресторан, чтоб я научилась есть правильное rare мясо, и после этого я злюсь, потому что грежу этими двумя кусочками целую неделю.
А когда я сжигаю дома целую кастрюлю риса - мы заказывает домой ужасную острую пиццу, расстилаем спальник посреди салона и представляем, будто мы на пикнике.
А потом я в центре, мы смотрим глупые фильмы про то, как американские шпионы взрывают кремль, и едим суши, мы покупаем мне чудную пижаму с совами и почти армейские ботинки, а потом сами вставляем в них клепки, чтоб они казались более "живыми".
Мы гуляем по Яффо, по блошиному рынку, по закоулкам старых районов, рассматриваем доски объявлений и ищем себе квартиру поближе к морю.
А на веб-камерах на Хермоне видно, что уже совсем много снега и, кажется, совсем скоро мы будем играть в снежки, и мой свитер мне всенепременно пригодится, если я конечно успею закончить его к тому времени.