Осень все-таки побеждает, берет свое.
У меня появляются новые свитера, море похоже на ртуть, воздух по утрам холодный, холодно просыпаться и выпускать кончики пальцев на ногах из сонного теплого плена одеяла ступать на холодную плитку.
Мы едем из центра на север ранним-ранним утром, когда мы выезжаем, еще нет шести часов.
У Андрея теплая клетчатая рубашка, я тоже ужасно хочу себе такую, но пока молчу. У меня - чернильного цвета вязаная накидка, я кутаюсь в нее, включаем в машине печку.
Слева - темное небо, стянуто тучами такого же цвета, как моя накидка. Выглядит грозно, глухо, по-ночному, по-совиному. Справа - рассвет. На весь пейзаж из окна как будто положили оранжево-фиолетовый градиент из стандартной палитры. Солнце еще низко, оно прорывается сквозь деревья, дома на горизонте, светит вспышками и вспышками освещает лицо Андрея - я смотрю на него, и мне кажется, он похож на лампочку, которая то вспыхивает ярким золотисто-оранжевым светом, то гаснет в каком-то определенном ритме. Я пытаюсь его поймать, проговорить про себя, но он теряется, и мелодию я не слышу.
Ровно на самой середине пути из Петах-Тиквы в Хайфу - прямо на берегу, кажется, электростанция. Она больше похожа на инопланетно-космическую стоянку - огромная плетеная конструкция усыпана огоньками и рядом даже есть причал - он уходит в море как в космос.
А вечерами у нас ужины: мы то совсем наглеем, и запиваем вином сырокопченую колбасу, то варим курицу в волшебном зелье. Зелье бурлит и пузырится, и наш ужин становится фиолетового цвета, совсем как те облака рано утром.
Так много всего изменилось. Я немножко чувствую себя фойеровским Оскаром Шеллом. Правда, его волшебная изобретательность досталась не мне, но зато кому-то, кто теперь очень близко. А у меня есть ключ. У Оскара был конверт и "Блэк", и в конце концов он нашел то, что искал. У меня пока нет ничего, что подсказало бы мне, какие 11 тысяч дверей нужно попробовать им открыть, но я бережно ношу его на связке с ключами и знаю, что когда-нибудь я тоже дойду до самого финиша.