как будто сказка

Дверь, открывающая проход в один из тех миров, в которые обычно попадают через шкаф, внезапно обнаружилась в одном из маленьких затерянных поселений в центре страны. Мир как обычно появился словно из ниоткуда, ничем не выдавая своё присутствие раньше и не обещая существования позже, он просто оказался здесь в этот момент вечности, но что такое момент вечности?

Дом стоит на холмах. С одной его стороны ты смотришь сквозь пространства: вид открывается до самого моря, с другой - сквозь время: волшебным образом можно увидеть то, что происходило тысячи лет назад.

Дом неприметен для случайных странников, он не выделяется ничем среди соседних зданий, но для избранных ворота всегда открыты, неведомая сила притягивает того, кому надлежит попасть в параллельный мир.

Дом окружён садом, в котором каждое дерево обладает необыкновенными свойствами. Каждому гостю сад дарит плоды одного из своих деревьев, сад решает сам чем одарить гостя и какой силой его наделить, например, ягодой питанга, яркой красной ягодой с крупной круглой косточкой внутри. Сердце гостя, отведавшего питангу из волшебного сада, наполнится страстями и переживаниями, но внутри станет гладким и прочным, словно та косточка.

Вход в дом охраняют собака, морская свинка и змея. Только в случае согласия трёх хранителей путник попадает внутрь.

Найти среди десятков дверей одну верную гостю придётся самостоятельно. При определённой смекалке это окажется не сложно, а если путнику повезёт, то дом может оказаться в хорошем расположении духа и подарить провожатого.

Мир за дверью для каждого гостя окажется особенным. Один может увидеть старый проигрыватель со стопкой пластинок, вытащить одну с симфонией Гайдна, и музыка станет тем самым порталом. Другой провалится в переплёт одной из сотен книг, датированной началом прошлого века. Ну а кто-то откроет шкаф и начнёт продираться сквозь пыльные платья, чтоб в самой глубине нащупать мех чьих-то старых шуб и поёжиться от внезапного порыва зимнего ветра.

---

ещё про лето

Мы застряли между июлем и августом; это самое жаркое время, когда дни как сахар плавятся тёмно-коричневой массой и долго не принимают окончательных очертаний, пока я не забираюсь в холодный душ и не превращаю их в карамельку; в холодной воде сахарный день застывает и становится похож на маленький кусочек янтаря, в котором словно муравьи застревают люди и происшествия.
Солнце не трогает меня, только обсыпает горстью веснушек, небрежно бросает на нос и на левое плечо.
Дни тянутся и растворяются в дымке над морем, дома и улицы плавятся в сахарные фигурки, а вместе с нами тянется и плавится война; мы отсчитываем шесть взрывов, а у моря слышали только четыре, и теперь мы спорим у кого больше – тоже мне, повод для гордости.
В июле остается Прага, в июле я пьянею даже от соуса с Jack Daniel’s; мы гуляем по улицам, устаем от жары и ложимся прямо на мостовые.
А в августе меня ждёт три недели спелой ежевики на даче, йога каждое утро, два дня непрерывных дождей, Рига и холодное море в Юрмале, колесо обозрения в Сигульде, неожиданные встречи.
Сегодня 21 сентября, и в кране так и не появилась холодная вода. Лето ещё не закончилось.

---

Давно закончился мой личный август, моя персональная осень, которой не было, когда вдруг посреди дороги откуда-то появляются золотые листья, они закручиваются в воронку и окружают, и кружатся, и уносят вместе с ветром, и от солнца всё светится золотом, и это продолжается несколько секунд, а потом они вдруг исчезают в никуда так же внезапно как и появились. И остается только отражение в глазах, тех, что похожи на земной шар, голубые по краям и зелёные в серединке.

Проходит и моя зима, когда хочется укутать себя облаком плотного сизого тумана; руки тянутся к небу, чтоб снять с него одно из грозовых облаков и закутаться в него поплотнее, или одеться в зелёное небо в один из вечеров; я крашу глаза серым, чтоб никто не догадался, что у меня зелёные глаза.

И тогда приходит лето. Лето – это маленькая жизнь, и каждый день я проживаю несколько жизней, своих и непременно чужих, например, того дядечки с длинными усами и сигарой во рту, он так ловко ремонтирует велосипед у своей лавки, одним взмахом раскручивает колесо как вечный двигатель, и кажется, что он вот-вот улетит. Или, например, сразу две жизни вот этих двух парней, они как будто из клуба любителей странных усов: один с усами Сальвадора Дали и косичкой барона Мюнхгаузена, второй – с бакенбардами короля Георга. Или одну из девяти жизней кошки, у которой такие прозрачные глаза, что мне кажется, что я вижу сквозь кошку.

Город снова превращается в калейдоскоп, и мне нравится рассматривать отдельные кусочки, из которых складывается мозаика. По бульвару Ротшильд едет девушка на велосипеде, у нее развеваются волосы, рубашка превращается в парус, а к рулю привязаны серебристые и искрящиеся как фейерверки ленты. А у нас в а-тикве какая-то из соседок причёсывается на балконе, у нее длинные, почти до колен, ярко-красные волосы и ультрамариновая рубашка.

И всё это так громко, так пронзительно, что можно растеряться, можно пропасть, и тогда я начинаю искать что-то особенное в этом городе, точно так же, как каждый раз прохожу мимо пассифлоровых зарослей и ищу пассифлору в тёмно-зелёном хаосе; что-то, за что можно уцепиться и выплыть на поверхность, и я пишу список счастливых знаков города Тель-Авива, города, где собаки такие смешные и такие счастливые, где я верю не только в светлое будущее, но и в такое же светлое настоящее.

---

Предрождественский Будапешт окутан плотным молочным туманом, шалью из серебристой пушистой кошачьей шерсти; он такой плотный, что я долго не могу понять почему мы так долго летим через облака, пока самолет внезапно не приземлился; в этот раз никаких панорам с высоты птичьего полета перед посадкой, которые всегда напоминают мне рожественские гирлянды, только молочная туманная пыль и холодный хрустальный воздух.

Мы приезжаем в гостиницу уже после полуночи, у нас на балконе стоит маленькая елочка, и голубая гирланда на ней будто из льда.

Рождество уже на носу, весь город нарядный и везде пахнет круассанами, свежей теплой выпечкой, и этот запах так согревает; в Будапеште я очень мерзну. Прямо у нашей гостиницы начинается рождественский базар, настоящий, где на каждом углу варят глинтвейн, грог, фруктовые настойки, и мы берем две порции с белым и красным вином, с апельсинами, лимонами и корицей; здесь запах вишневого рома смешивается с запахами колбасок, которые жарятся на гриле, мне остается только рассматривать их коричневые бока; а с другой стороны палатки мальчики крутят над углями кюртеш. Дальше - шоколад и венгерская керамика с глазурью, запахи лаванды, а потом маленький лоток с жареными каштанами, они теплые и по-настоящему рождественские; а еше мы покупаем курительную трубку, которая похожа на настоящую трубку лесных духов из венгерских сказок, вырезанную из старого корня Мирового древа.

Вечерами - мы пьем токай и палинку; а перед отъездом идем есть мясо в "Sir Lancelot", мне приносят стейк размером с половину батона бородинского хлеба, а Илаю - шашлыки на шпажках-эскалибурах, и к еде здесь не приносят приборов, мы едим руками как во времена короля Артура, и, должна признать, это невероятно вкусно.

Мне нравится: бассейн с минеральной водой в нашей гостинице; чипсы с васаби и то, что васаби всегда ставят на завтрак рядом с кетчупом, майонезом и горчицей; железные собаки у арт-центра напротив гостиницы; маленький фуникулер, похожий на вагончик старинного трамвая; связки сушеного красного перца как ведьмины ожерелья; самая большая синагога в Европе, маленькие автобусы размером с наши маршрутные такси, а еще, конечно, Ференц Лист.

---

про Румынию и Стинга

Сейчас я уже не помню как все это случилось и с чего началось. Помню уже только как сидела в самолете, и больше всего этот полет напоминал мне американские горки: каждый раз, когда самолет проваливался в воздушную яму, шумные израильские дети (парам-пара-па-пам а также их родители) делали громкое и радостное "уууУУ!", и у меня вместе с ними замирало сердце, а потом проваливалось куда-то в живот, и от этих ощущений совершенно не хотелось приземляться, и, наверняка, от счастья вспыхивали такие же как и у детей огоньки в глазах.

Я не спешила в гостиницу и шаталась по Бухаресту налегке с моей маленькой сумкой, на которую с подозрением смотрела девочка на досмотре в аэропорту в Израиле и не верила, что это все мои вещи на три дня, а я недоумевала: она же девочка, как же она не понимает, что туда уместились все мои футболки и даже запасные тапочки?

Бухарест оказался потрясающим. Я долго не могла понять где я нахожусь и как его охарактеризовать: то ли это советский конструктивизм во всем его преувеличении, то ли французский ренессанс, то ли строгий классицизм, а вот тут как будто бы приложил руку Гауди и рядом модерн и какой-то абсурд, а еще восточноевропейское средневековье, и в конце концов я запуталась и приняла всю эту эклектику, улыбнулась в ответ городу, который улыбался мне и смеялся надо мной. Я бродила по самым неприметным улицам, по пустым переулкам, стараясь сливаться со стенами, растворяться в толпе и превратиться в одну из теней, отбрасываемых городом от яркого и невероятно жаркого солнца, а потом внезапно наступал вечер, и фонари на улицах ярко светили в лицо, не давая скрыться, и я оказывалась на самых шумных и людных улицах, где есть только кафе и бары, все яркое, разноцветное, как салат на моей тарелке, и я сижу на открытой веранде у кафе и завороженно наблюдаю за молоденьким мороженщиком, который играет с детьми и взрослыми, втягивает в целое представление, а потом звенит в бубенцы и протягивает вафельный рожок с разноцветными шариками.

На второй день я еду на главный железнодорожный вокзал - мою любовь к самолетам можно сравнить лишь с моей любовью к поездам) Я несколько минут пытаюсь разобраться с румынским языком в терминале, но, кажется, дизайнер интерфейсов сделал хорошую работу. Я выбираю случайный пункт назначения из ближайших поездов и покупаю билет, мне хочется забраться в какую-нибудь нетуристическую румынскую глубинку, и мне это удается. Четыре часа на поезде больше всего напоминают путешествие на Хогвартс-экспрессе.

На третий день я выбираюсь в Брашов как обязательный пункт туристической программы, но он уже не удивляет меня, таких маленьких разноцветных уютных городков я видела очень много по всей Европе, и теперь я вынуждена признать, что мне хочется чего-то нового.

Мой последний день в Бухаресте. Небо вдруг затянули тонкие белесые тучки, и весь город вдруг стал похож на аквариум под запотевшим стеклом. 31 июля. Сейчас в Израиле днем за +30 и здесь эта влажная свежесть кажется мне настоящей живительной силой. У меня есть пара часов прогуляться до начала концерта, и я иду по улицам и вдыхаю эту преддождевую влажность вместо воздуха.

У меня билеты в золотой круг, я стою у самой сцены и осматриваюсь назад: столько самых разных людей, молоденькие девочки-блондинки на каблуках и постаревшие рокеры с длинными седыми волосами, молодежь с пивом и изысканные пары, удивительные румыны и одна счастливая израильтянка. James Walsh, Mike and The Mechanics, все танцуют, хлопают в ладоши и поют, мне безумно нравится румынская публика, они отдают артистам невероятное количество энергии и очень уважают друг друга. Солнце заходит, и Стинг появляется на сцене, когда уже совсем темно. Я еще пытаюсь фотографировать его на телефон, но потом это кажется мне абсолютно бессмысленным, и я растворяюсь в толпе, мы превращаемся в огромный энергетический комок, мы смеемся и плачем вместе с музыкантами, Стинг смеется и плачет вместе с нами, он носится по сцене и танцует, а мы все протягиваем руки к небу, пытаясь поймать несколько капель проходящего мимо дождя; Стинг играет Desert Rose, и мне кажется, что вокруг меня нет ни одного человека, я танцую и замечаю, открывая глаза, что Стинг подмигивает мне)

Мы возвращали его три раза, последней была Fragile, и после нее он едва успевает скрыться за сценой, как начинается дождь. Мы действительно хрупкие, от этого ведра воды, ведра благословения, вылитого на меня откуда-то с небес, я промокаю насквозь, не замечаю, что улицы полны воды мне по щиколотку; я шлепаю до ближайшего остановившегося автобуса и спрашиваю у водителя где маршрут в аэропорт. Он пристально рассматривает мои мокрые кеды, то, как с моего носа вода течет на приборную панель в кабине, и отвозит меня почти в самый аэропорт, а я стою в углу, мне так неловко, что потом в салоне будет огромная лужа. И в аэропорту я еще долго сушила носки в машинке для сушки рук, и комплект сменной одежды казался мне чем-то самым важным на этой планете, и этот день казался мне самым счастливым днем лета.

---

За последние пару месяцев я превратила себя в какую-то карьеристку, в работягу без сна, отдыха и личной жизни; мне нравится моя работа и вообще ужасно нравится много работать, но иногда начинает казаться, что пора с этим завязывать. В конце концов проходят дни и недели, и весь окружающий мир как-то затирается, остается на втором плане в расфокусе, и когда я ловлю себя на этом - думаю, какая же глупость, хватит. И в такие моменты мне нравится выходить с работы и идти домой пешком, по набережной. когда уже темно и не жарко; я никуда не спешу, я останавливаю этот сумасшедший ритм и глубоко вдыхаю морской воздух, заполняя легкие морем, солью и песком до дна; этот воздух тяжелый и осязаемый, им приятно дышать, приятно будто плыть в нем, приятно ощущать, как он обволакивает от самой макушки.

А на набережной как всегда многолюдно и весело, на одной из скамеек сидят улыбчивые дядечки в соломенных шляпах, один из них играет на аккордеоне, второй - подпевает ему, они оба улыбаются широко-широко, и от этого их темная в пятнах, будто покрытая ржавчиной кожа сминается в тысячи складочек. У другой скамейки - на фонарном столбе висит картина, а под ней - тетрадный листок, на котором шариковой ручкой коряво написано: Claude Monet 1840 - 1926. Я не узнаю этой картины и смысл происходящего остается для меня загадкой. А мимо проходит мужчина, пытается снять картину и унести ее с собой, но, сообразив, что у него ничего не выйдет, уходит ни с чем.

Я так и бреду по набережной, все рассматриваю людей вокруг, пока не добираюсь до дома и не понимаю, что я все-таки смертельно устала, и тогда я звоню Олеже и прошу принести что-нибудь выпить, все-таки завтра выходной; и ребята возвращаются домой внезапно с бутылкой литовского черничного Stumbras! Это такой внезапный привет из прошлого Вильнюса, где мы всегда держали дома такие бутылки Stumbras или Trys Devynerios, а еще покупали маленькие бутылочки по 100 мл, чтоб носить их в сумке, особенно зимой, когда всегда приятно добавить ложку такого бальзама в чай в университетском буфете. И небо в последние дни пасмурное, укутанное такими же черничными тучами, и мы пьем литовскую настойку и болтаем до самой ночи, потому что мне завтра можно встать попозже, можно торчать все утро на почте в ожидании новых посылок, можно целый день валяться в кровати и читать до полуночи, а завтра - снова утро, снова вставать в пять утра, так как я ужасно люблю, надевать одежду с длинными рукавами, чтоб не замерзнуть в автобусе и снова бесконечно работать, но на этот раз - даю себе обещание: смотреть по сторонам и увеличить глубину резкости, чтоб ничего вокруг меня больше не расплывалось.

---

Время идет.

В пятницу я заканчиваю работу, и мой выходной начинается ровно в три часа, как только я выхожу из гостиницы. Пятница, перед самым шабатом - это лучшее время для похода на рынок, и я не выхожу из автобуса у дома, проезжаю одну лишнюю остановку и оказываюсь в самой гуще пчелиного роя, тут шум, суета, продавцы кричат как можно громче, что продать как можно больше; покупатели спешат и идут как можно быстрее, чтоб успеть приготовить шабатний ужин; а я в общем-то никуда не спешу, мне даже толком ничего и не нужно, просто нравится бродить среди этого шума, поэтому я покупаю себе стакан холодной лимонаны у улыбчивой девушки, пью ее через трубочку и медленно бреду вдоль прилавков; а слева от меня маленький рыночный бар, где собралась целая толпа, они пьют пиво и громко смеются, из динамиков играет какая-то сумасшедшая израильская музыка, и все это вместе создает именно ту пятничную атмосферу, которую я так люблю.

А в субботу утром я сажусь в маршрутку и еду в Хайфу, я не была тут так давно и ужасно соскучилась. Маршрутка привозит меня на Адар, и я иду наверх пешком; это такая настоящая хайфская прогулка, все время вверх, все время по улочкам и лестницам, иду наугад, по незнакомым улицам, просто иду вверх. Здесь лестницы усыпаны листвой и теплой землей, а совсем рядом - эвкалипты, и они пахнут в такую жару все сильней, и я поднимаюсь по этой лестнице не глядя, пока не понимаю окончательно, что она никуда не ведет, но отступить назад я не могу себе позволить, перелезаю через перила и еще долго продираюсь через какие-то кусты, пока не оказываюсь в тупике, где колючки сплетаются так тесно, что мне их не преодолеть, и приходится повторять весь путь в обратном направлении.

А на вершине Кармеля как всегда свежесть, ветер и зелень, отсюда потрясающий вид, я долго сижу на скамейке в парке, уже давно отдышалась после подъема, но никак не могу насмотреться, пока не замечаю, что ужасно хочется есть, и я иду обедать в Джапанику, мне приносят суши и сливовое вино в бокале без ножки, он стоит на столе шатаясь, как старые куклы-неваляшки, и золотистое вино дрожит и волнуется, ловит солнечные блики из окошка.

А вечером мы идем в кино на The Great Gatsby, и в общем и целом фильм кажется мне довольно милым, у меня потом в голове еще долго крутится will u still love me; а потом я стою на платформе и жду своего поезда, и справа от меня - удивительный вид на Хайфу, вся гора Кармель усыпана огнями, она сверкает и переливается, словно платье главной героини, и я улыбаюсь моему городу, у нас с ним всегда есть свои секреты от всех остальных )

---

У нас началась весна.

Закончилась зима с ее войнами и наводнениями, постепенно уходит моя зимняя усталость; проходят зимние велопрогулки, когда я непременно пакую в велокорзинку плед и термос с глинтвейном, чтоб не мерзнуть на пикниках на маленьком острове в парке аЯркон; проходят родительские сезоны; сначала приезжает олежина мама и целую неделю светит солнце, мы гуляем по Дизенгоф центру и сидим в кафе Ландвер; потом - приезжает мой папа, и всю первую неделю мы с трудом выходим из дома, нас все еще заливает зимними ливнями, а потом выходит солнце, и мы катаемся по стране, мы шатаемся по городу и едим гранат на пляже; после граната у меня всегда желтые пальцы, а после моря обувь полная песка.

Заканчивается зимняя спячка и я покупаю себе билеты на три дня в Афины, я проваливаюсь в пыльный, холодный, ветреный мегаполис; здесь невероятно холодно, и на каждом шагу встречаются какие-нибудь тысячелетние развалины; я живу в самом центре у площади Монастераки и мне невероятно нравится этот район, я гуляю здесь до самого вечера, пока ноги не устают так, что едва хватает сил добраться до хостела; весь центр Афин говорит и показывает, на каждой стене здесь - граффити замысловатых цветов и сюжетов, какой-то параллельный мир; я достаю из рюкзака баночку туны и открываю ее сидя на многовековой колонне в парке у Акрополя; здесь сильнейший ветер, но весь город как на ладони, я застегиваю зимнюю куртку до подбородка и закрываю глаза: мне кажется, что сейчас самые древние времена и я как минимум Афина, ведь у меня есть сова. Мне нравится выбираться в районы на окраине города и в порт; я смотрю на огромные корабли и думаю, как же хочется на острова.

А в Тель-Авиве все теплее и теплее, я оставляю дома свитера и куртки, вчера у нас шарав и 37 градусов жары, маленький кусочек лета; вся страна расцветает, так внезапно и быстро, вдруг все вокруг рассыпается цветом, поля желтеют, белеют и розовеют; а для меня весна начинается вдруг, когда по дороге домой, однажды, среди грязного и неаккуратного района у центральной автобусной станции, я вдруг замечаю, что все придорожные деревья рацвели, все полностью покрылись невероятными розовыми огромными цветами. Это весна, я все меньше сплю и все больше выбираюсь на улицу; а сейчас, когда я писала эти строчки, за окном вдруг пошел дождь, как всегда бывает после песчаной бури, и я высовываюсь в окно и дышу весенним воздухом;

доброе утро, мир.

---

Будьте внимательны, следите, чтоб ничего не упало вам на голову, - говорят по радио в новостях. 5773 год такой непростой для Израиля, то война, то наводнение. Мне совсем не хочется писать; у нас перестало течь из окон, я сплю в салоне, потому что тут тепло, а в комнате идет пар изо рта, хочется ложиться спать поздно и не вставать совсем; а сегодня в новостях передают: הכל זורם - hakol zorem, все течет и плывет по течению. תזרמי - говорю и я себе, tizremi, Марина, плыви по течению, расслабься, все сбудется, ты же знаешь, просто подожди.

---

"Переезд - это маленькая война", - говорят мне на работе, но я совсем не согласна; война - это что-то такое, после чего я все еще боюсь сирен и громких звуков, а переезд - это одни только приятные хлопоты. Самым первым я перевожу велосипед; я доезжаю от старой квартиры до новой за 15 минут, поднимаю велосипед на третий этаж - и этим обозначаю, что теперь это мое гнездо. Потом мы перевозим чемоданы, сумки, кровати, мои кактусы и базилик в горшочках, множество сов, ракушки, жестяную коробку с открытками и все остальные мелочи, которые наполняют квартиру уютом.
Я сажусь на автобус и долго-долго еду в икею, покупаю там самую дешевую лампу в салон; Олег терпеть не может лампы дневного света, и мы создаем альтернативное освещение с помощью множества маленьких светильников; а я покупаю гирлянду и заплетаю ее вокруг спинки своей кровати, и теперь у меня есть и ночник, и новогоднее настроение.
Мне нравится бесконечно передвигать мебель у себя в комнате; я кручу кровать и стол по всем углам, пока не нахожу их оптимальное расположение, теперь мы почти обустроились; сегодня нам привезли новый газовый баллон, его поднял на крышу совершенно сумасшедший, но очень израильский мужчина, он откручивает баллон, держа сигаретку у самого вентиля, мы отходим за стену на всякий случай и что-то хихикаем про силу взрывной волны.
Здесь все рядом, об этом можно было только мечтать, поезд и автобусная станция в пяти минутах ходьбы, прямо под нами - круглосуточный магазин, я спускаюсь туда прямо в пижаме и в тапочках, чтоб купить бананового молока, а в первые дни - прихожу с двумя кружками просить кипятка. Через дорогу - прачечная, ее окна похожи на окна американской закусочной 60-х годов; я ношусь по всей улице, чтоб разменять мелочь для машинки-автомата, и потом мы час сидим и болтаем, а мои носки, танцующие в сушильной машине, кажутся мне очень гипнотическим зрелищем.
Сейчас наступили ясные дни, но еще совсем недавно у нас были дожди и бури; каждую ночь поднимался сильнейший ветер и мое окно, огромное, на всю стену, тряслось и грохотало каждой своей секцией; это напомнило мне мой диван под окном в Хайфе, где на 11-ом этаже всегда был ветер и грохот, и эти пугающие звуки показались мне родными и знакомыми, и засыпать стало только приятнее. Эта квартира полна городских звуков, я живу под урбанистический шум, шорох проезжающих машин, автобус, останавливающийся у подъезда, голоса - мне нравится это пение мегаполиса, где тысячи отдельных голосов, звуков сливаются в одну городскую историю.
А по вечерам у нас так тихо, я больше не слышу сумасшедших соседей и их детей; мы завариваем чай, Олеже вырезает макет на столе в салоне, Цви приходит и приносит целую связку бананов, шварму и кексы к чаю, а я сижу на диване и мне так радостно, что у нас появился новый, любимый дом.

---

Эта ханука проходит у нас под девизом: "Ни дня без суфганийот", и я каждый день приношу из Роладина пакет с сочными, аппетитными ханукальными пончиками, классические с клубничным вареньем, с фисташками, с халвой, с тирамису, и каждый раз гордо кладу рядом с собой на сиденье в автобусе фирменный пакет с разноцветными кругами, а вечером мы зажигаем свечи и пьем чай. Сегодня мы зажигаем шестую свечу, мы ждем ханукального чуда, и оно, кажется, приходит. В этом году это настоящий праздник света, праздник огней; кто бы мог подумать, что декабрь окажется одним из самых красивых месяцев в году; каждый закат уникален, я не могу пропустить ни одного, забываю работать и бесконечно смотрю в окно, а там кружевное море, то прозрачное бирюзовое, как муранское стекло, то серое, будто с налетом патины, мутное; а потом появляется солнце, прожигает дырки в небе, затянутом пыльными облаками, и падает в море, покрывая все вокруг золотом: море, пляж и целый город, превращает в золото дома, крыши, каждое стеклышко в окнах небоскребов; я первый раз вижу Тель-Авив таким, и это приводит меня в восторг и вдохновляет; город словно превратился в тысячу ханукальных свечей; а вечером я возвращаюсь домой, и почти в каждом окошке домов нашего района стоит ханукия, и от этого так тепло, несмотря на адский холод в квартире; я сплю в шапке; кажется, мы переезжаем через пару дней, у нас будет новый дом, новое гнездо, и оно будет наполнено светом и теплом израильского солнца.

---

Первого декабря у нас стоит жара, но еще день - и начинается настоящая зима. Настоящая зима по-израильски. Это значит, что дома становится все холоднее, и мы одеваемся не когда выходим, а когда возвращаемся. Я кутаюсь в две шерстяные накидки и сплю под теплым одеялом и пледом; вода уже не нагревается от солнца. Температура днем и ночью отличается все сильнее, я выхожу из дома по утрам в шапке и шарфах, а днем, пока светит солнце, прячу их в сумку; у меня совья шапка с глазами, клювом и ушами и каждый день кто-нибудь на улице кто-то улыбается мне и говорит: "Какая крутая шапка!"
У нас начинается декабрь: теперь я знаю, что это один из самых красивых месяцев в году, меняются запахи, звуки и цвета; море становится серо-зеленым, расшитым кружевами пены на волнах, будто кружевные воротнички на нарядном платье из бархата; а ночью - первый зимний шторм, волна накрывает весь пляж во время прилива, утром я спускаюсь к воде и бодро шагаю по песку в зимних сапогах; здесь лежат клочья пены, и я беру ее в руки, она плотная, шуршащая, колючая от песка, липкая и мягкая;
перед всеми кафе на пляже насыпают песочные дамбы, каждый день после работы я прихожу сюда, забираюсь на одну из них и долго-долго смотрю на море, солнце садится чуть позже четырех часов, и я как раз успеваю посмотреть закат. Я не могу оторваться, меня переполняет бесконечное счастье от этой красоты; сначала небо серо-синее, седое, с фиолетовыми тенями, тучи уложены на нем как подушки, небо мягкое и кажется совсем близким, и только у самого горизонта оно чистое, и сначала из под облачного одеяла видны только бронзовые лучи заходящего солнца, они оставляют на поверхности воды яркие искрящиеся круги словно порталы, а потом солнце вываливается в море и на несколько минут весь мир становится будто сделанным из старого потемневшего золота.
А иногда небо все такое же голубое, высокое и недоступное, усыпанное маленькими клочками светлых облаков, и когда солнце садится, оно превращает их в золото, настоящее червонное золото; это небо отражается на мокром песке, где море только что обнимало берег, и кажется, будто кто-то рисовал его акварелью.
В "Ароме" появляется зимнее меню, и я пробую все самое вкусное, кофе со взбитыми сливками, суп из бататы, суп из овощей, горячие сандвичи с грибами; а дома собираю зимнюю коллекцию чая: масала с молоком, бедуинский чай с кардамоном, чай с амаретто и миндалем и чай с шоколадом; мы пьем чай каждый вечер и все чаще сидим дома, становится совсем спокойно, я перестаю волноваться и переживать, я больше не просыпаюсь по ночам от того, как мое сердце колотится как сумасшедшее; мы все немножко впадаем в зимнюю спячку и будто застреваем в этой кисельной мягкой зимней действительности, медленнее двигаемся, медленно думаем, я наслаждаюсь этой зимней тишиной, пустотой и покоем, я ложусь спать в три часа ночи и засыпаю под внезапно начавшийся дождь, он стучит мне в окна, и мой сон становится совсем безмятежным. Я полностью поддаюсь погоде, морю, городу, ветру, холодному воздуху; я впускаю внутрь себя холодное море, я сижу на дамбе и волна подмывает песок прямо подо мной, море так близко, оно обжигает и согревает меня изнутри, оно никогда не остынет ко мне и не забудет меня, море никогда не сомневается и накрывает с головой своей любовью, оно всегда будет со мной и всегда будет только мое, и я всегда буду любить море больше чем кого-то еще.

---

Немножко про войну.

Сейчас уже почти совсем не страшно. Только иногда, когда на улице вдруг слышна сирена скорой или ветер как-то по-особенному звучит в окне, передергивает. Но первые дни, когда объявили прекращение огня, я никак не могла привыкнуть к тишине, я по привычке шла по улице и всегда думала о том, куда лучше спрятаться, если вдруг сирена, и прятаться ли или проще падать на землю и прятаться под собственными руками, а если еду на велосипеде, то как лучше, оставить велосипед или тащить его в укрытие? В какой-то момент "куда прятаться" стало обыденной мыслью, вроде мысли что надеть или что купить на ужин; все говорят: с боевым крещением, теперь вы настоящие израильтяне; это наша первая война и явно не последняя.
Мы сидим с Мариной на пляже, на двух пластиковых стулах у самой воды, она рисует у меня на плече пятно, задания в художественных колледжах всегда были странные, мы смеемся и едим апельсин, и на меня падает пара капель с неба, и я говорю Марине: "На меня что-то упало", а она хочет сказать "хорошо, что не ракета", но успевает сказать только "хорошо, что", и ее перебивает сирена. Я успеваю застегнуть рубашку на бегу, мы прячемся в каком-то ресторане на набережной; для каждого места есть свой отрезок времени, чтоб успеть добраться до укрытия, в Тель-Авиве это полторы минуты, это очень, очень много времени по сравнению с тем, что есть у южан. Мы успеваем добраться до этого ресторана и ждем. Рядом с нами израильтяне, туристы и тель-авивский Элвис. Ждем. Взрыв скорее чувствуем, чем слышим, я чувствую вибрацию стен. "Сбили" - уверенно говорит Элвис, выглядывая на улицу. Мы ждем еще немного и выходим на улицу, и в этот момент вдруг начинается дождь. Он начался так внезапно, так резко, будто выпал из разорвавшейся в небе ракеты, и все выливается на нас; он льется как благословение с небес после обстрела; все прячутся обратно, в тот же ресторан, откуда только что вышли, а мы с Мариной думаем, что прятаться от дождя после того, как ты только что прятался от ракет нельзя, нельзя ни в коем случае, и мы стоим и улыбаемся как сумасшедшие, мы промокаем насквозь, я замерзаю, и все это - совершенный сюрреализм. И это был единственный раз, когда я чувствовала переворот внутри себя. В остальное время было просто страшно, очень страшно. Страшно садиться в автобус после терракта, хорошо, что в этот день я на велосипеде. А по армейскому радио оповещают о каждой сирене, ведущий говорит посреди песни, посреди рекламы, в среднем сирена звучит раз или два за песню; и в какой-то момент по радио играет "No Woman No Cry", и именно в этот момент стреляют очень много, Боб пытается спеть свое everything gonna be allright, но ведущий просто не дает ему, постоянно перебивает: Сдерот, Эшколь, Беэр-Шева, Ашкелон, снова Эшколь, и напряжение нарастает, и Боб все пытается, но мы-то знаем, что все равно все непременно будет allright. И каждый вечер желаем друг другу тихой ночи.

---

Стамбул/день 6 - день 7

Я возвращаюсь в Стамбул на два дня словно домой, мне нравится, что где бы я ни бывала, везде я чувствую себя дома; я уже знаю как спросить дорогу и в общем я уже знаю саму дорогу, я добираюсь на метро и на трамвае, Сережа встречает меня на остановке и мы едем есть мой любимый суп в столовую, я так соскучилась по супу из красной чечевицы. После Минска я чувствую, что вот-вот заболею, мне все время холодно, и тогда Сережа придумывает, что мне надо непременно пойти в хаммам. Мне не хочется идти в туристическое место, и мы находим маленький хаммам, только для местных, он где-то в глубине Азии, в Üsküdar, мы добираемся туда и потом я остаюсь одна среди турецких женщин, где никто не говорит по-английски, я наконец согреваюсь и чувствую, что простуда отступает; пожилая турчанка трет меня мочалкой и называет "леди", мы пытаемся поговорить, она расспрашивает меня откуда я, и я отвечаю заученными от Сережи фразами: Boğaziçi Üniversite student, Beyaz Rusya.
Через час я выхожу оттуда согревшись наконец, я покупаю стакан айрана и пытаюсь вспомнить как выбраться отсюда к набережной, я долго плутаю по району, пока не выхожу на главную улицу, которая ведет прямо к пристани. Эти два дня я почти все время гуляю одна, я вливаюсь в ритм города, я спускаюсь из университета к району рядом с рынком, а потом случайно попадаю на железнодорожную станцию Sirkeci, я ужасно люблю станции и поезда; здесь есть маленький музей, посвященный Восточному экспрессу, я заглядываю туда, и работник станции показывает мне каждый экспонат, я как будто особенно важный гость, он дает мне подержать все в руках, ветхое меню из вагона-ресторана, открывает крышку пианино и усаживает на стул, чтоб я сыграла что-нибудь, включает игрушечный поезд, взвешивает меня на железнодорожных весах, а в конце концов почему-то предполагает, что я итальянка. Я возвращаюсь на рынок и торговец каштанами угощает меня; весь рынок уже готовится к Рождеству, здесь везде стоят искуственные елки, и владельцы лавочек украшают их, в каждом ларьке гномы и деды морозы, звезды и гирлянды; я покупаю сладости и открытки, здесь в главном почтовом отделении три отдельных почтовых ящика, для европейской части Турции, для азиатской и для международных писем; один из торговцев на рынке рассказывает, что, если я приеду в Стамбул в следующем году, то могу и не увидеть этого отделения, потому что там планируют сделать гостиницу.
Когда заходит солнце, становится снова холодно; мы собираем вещи и едем в аэропорт, добираться туда больше двух часов и мы очень спешим, но мой рейс все равно задерживают, я буду скучать по Стамбулу, это невероятный город, про который невозможно рассказать, в нем нужно потеряться, в него нужно влюбиться, в нем нужно прожить хотя бы день, шатаясь по улицам, по районам, пересекая Босфор на пароме по несколько раз за день, и возвращаться домой с невыносимой болью в ногах, умирая от усталости, и утром снова быть готовым к улицам, лестницам и переполненной голове.
Я возвращаюсь домой.

---

Вильнюс - Минск

Я попадаю в температуру +3 и сначала побаиваюсь выходить на улицу. Холод достает меня уже в Риге, где мы выходим из самолета и сразу попадаем в прозрачный воздух, в котором хочется замереть и не двигаться, чтоб не растерять остатки тепла. Мама и тетя встречают меня в вильнюсском аэропорту и привозят теплую куртку, перчатки и совиную шапку, и я надеваю на себя все сразу: теплый кардиган, два шарфа, гетры поверх джинс, чтоб только не замерзнуть, наливаю в тамблер шоколадный кофе и осторожно выбираюсь из дома. Литва встречает меня как обычно дождливой погодой, это даже не дождь, а влажность, когда тысячи маленьких колючих холодных капелек летят тебе в лицо, и сначала мне тяжело и неприятно от этого, но потом я выбираюсь в центр, и вильнюсский уют накрывает меня с головой, здесь в стенах старого города я всегда чувствую себя как дома, совсем рано темнеет и город становится похожим на большую комнату, полную любимых мелочей, здесь уютный полумрак, а персиковые фонари словно лампа в углу с приглушенным светом; я трачу все деньги на открытки, в Вильнюсе всегда самые красивые, из всех, что я когда-либо видела, на прилавках уже полно картинок со снегом и елками, а на почтовых марках - елочные игрушки и снежинки; город еще почти не украшен, но от этих картинок меня накрывает предрождественское настроение, и хочется улыбаться даже встречному ветру и колючему дождю. Почему-то так темно, проспект почти не освещен, и эта интимность делает город еще больше моим, я пробираюсь знакомыми узкими улицами, так холодно на улице, но так тепло внутри; вечером мы с Олей смотрим "Фонтан", и я бесконечно пью кефир, почему-то в Вильнюсе я всегда пью кефир.
А потом ночью я сажусь в автобус и еду в Минск, я сплю всю дорогу и просыпаюсь только на въезде в город, и он кажется, мне таким серым, пепельным, картонным, пустым, пока из Киева не приезжает Сережа; прогноз обещает дождь все выходные, но два дня светит солнце, оно светит только мне и оно только мое, и мы снова не спим двое суток; какой тут сон, когда такое солнце.

---

Стамбул/день 4 - день 5

Мы идем в самые интересные районы Стамбула, говорят, они самые опасные. Tarlabaşı невероятный. На всякий случай мы не достаем фотоаппарат здесь, я надеваю поверх красной майки черную сережину байку и застегиваю до самого подбородка. Район невероятно красивый, он полон цвета, это цветные дома, абсолютно европейские, с узкими уютными ступеньками и крылечками, где сидят по двое или трое турецкие женщины, они стирают или о чем-то спорят; или мужчины, они пьют чай и о чем-то говорят; дома самых удивительных цветов: цвета неба, цвета салатного листа, цвета переспелой малины, цвета томатного сока, цвета яичницы. Здесь ты все время или поднимаешься круто в горку или резко спускаешься вниз, у меня ужасно устают ноги от переходов, все смотрят на нас, а вокруг носятся чумазые дети, они играют в футбол смятыми банками и ловят их, когда они скатываются вниз по одной из горбатых улиц. Это цвета развешанного на веревках белья, они словно гирлянды перерезают улицы сверху донизу, целый калейдоскоп из чьих-то футболок и носков, они все разноцветные, и мне кажется, будто я попала на карнавал, на праздник, где на улицах везде висят флажки и рассыпаются конфетти. Мы заходим в одну из местных столовых, у самого рынка, и берем суп ezogelin и кусочки свежего душистого хлеба, а потом покупаем на рынке два огромных красных граната. Я запоминаю новое слово по-турецки - nar - это гранат.
Потом - Balat. Сначала мы набредаем на огромную мечеть, заходим в парк во дворе и покупаем булочку simit, выторговав у продавца 30 крушей, потом углубляемся в сам район. Исторически он еврейский, но по факту - очень ортодоксальный мусульманский. Здесь все женщины одеты в черное, они закалывают свои платки булавкой у носа, оставляя открытыми только глаза. Мы блуждаем по его лабиринтам, находим невероятно красивую греческую церковь, сидим на лавочках во дворе трехэтажного красного дома, у него такие двери - тяжелые, из темного дерева, будто из другой эпохи.
А вечером мы снова плывем на пароме в Üsküdar, там у самой набережной есть абсолютно волшебное место, ступени у воды застелены коврами и подушками, мы заказываем горячий сладкий чай в стакане-тюльпане для Сережи и кофе в маленькой хрупкой чашке с орнаментом для меня, я накрываюсь разноцветным пледом, снимаю кеды, и мы сидим здесь до самого вечера, пока не становится совсем холодно от морского ветра, мы смотрим на вечернюю панораму Стамбула, на сотни огоньков на том берегу, на темные пятна на небе, словно разводы от кисточки с чернилами, которую окунули в небо, а потом совсем темнеет, и мост, который соединяет Европу и Азию вспыхивает огнями всех цветов радуги, он завораживает, а за нами ходят толпы туристов, они расставляют штативы и снимают удивительные картинки.

---

Стамбул/день 3

Утром мы приезжаем в Beşiktaş и завтракаем в отличной столовой Balkan Lokantasi, здесь за соседнем столиком собралась компания полицейских, мы берем чудный суп ezogelin (например, вот так), мы завтракаем им каждый день, кажется, это одно из самых характерных турецких блюд; пьем айран через трубочку. Рядом со столовой цементируют дорогу, я прохожу мимо квадратика свежего бетона и не могу удержаться: рисую зубочисткой сову, теперь он застынет, и в Стамбуле надолго останется моя сова. Мы плутаем по улицам, бесконечно то поднимаемся вверх, то спускаемся вниз по мостовым, я иду маленькими шажками, чтоб не уехать вниз, после вчерашнего дождя мои кеды так и не высохли, и мне кажется, что я единственная в городе босиком во вьетнамках: в отличие от Израиля, где каждый сам выбирает себе время года, в Стамбуле все определились, что у них осень, и переобулись в сапоги и тимберленды. Выходим к маленькому рынку, здесь рыбные и овощные прилавки, все рассыпано как разноцветная мозаика; поперек улицы натянуты гирлянды с ярко-красными флажками.
Мы садимся на паром, свесив ноги за борт, от воды тянет холодом; мы переплываем на азиатскую сторону. Небо заполнено волшебным персиковым светом, он окутывает весь город, и отсюда потрясающий вид на Золотой Рог, это кажется мне чем-то таким таким всеобъемлющим, что захватывает дух, от масштабов, от глубины, мне сложно выразить словами то, что дает это место, я просто смотрю на город, который становится сине-золотым от моря и заходящего солнца. Мы гуляем по Üsküdar, сейчас как раз время молитвы, мы забредаем в мечеть и сидим на скамеечке во дворе, ко мне на колени забирается котенок и сворачивается клубком, греется и согревает меня. Здесь движение и суета, но совсем нет туристов, эта часть наполнена местными жителями, они спешат, шумят, идет по своим делам, сидят на лавочках у центрального фонтана; мы останавливаемся у витрины ресторана и не отрываясь наблюдаем, как повар жарит анчоусов, он делает это так красиво, а потом делаем дурацкую и смешную фотография в уличном инфомате.
Мы снова садимся на паром и возвращаемся в Bebek, набережные снова наполнены рыбаками, один из них так грациозно держит удочку, что мне кажется, будто это уличный музыкант со смычком; мы заходим в Старбакс, и я покупаю себе кофе и - наконец! - тамблер, в котором можно менять картинки, я немедленно отправляю под стекло мои стамбульские билеты; мы садимся на скамейке у пирса, мне становится немножко прохладно из-за босых ног, и тогда к нам приходят местные уличные собаки и одна из них ложится прямо мне на ноги и становится большой лохматой грелкой. Уже совсем темно, весь город светится разноцветными огнями, а в абсолютно черном небе над Голубой мечетью медленно парят чайки, из-за ярких городских прожекторов они стали ярко-белыми и похожими на мотыльков, которые кружат вокруг лампы по вечерам, или на десятки блуждающих звезд.

---

Стамбул/день 1 - день 2

Я такая уставшая, что сажусь в самолет и засыпаю, едва успевают погаснуть значки "пристегните ремни", у меня три кресла и я растягиваюсь на них как на самой удобной кровати и просыпаюсь только к самой посадке. Стамбул встречает меня солнцем, я сажусь в шаттл и конечно же теряюсь по дороге, и мы с Сережей полтора часа не можем найти друг друга, но в результате мы встречаемся и начинаем наш бесконечный марафон по городу. Мы несемся все время вниз, к морю, так, что у меня начинают болеть коленки; мы спускаемся и перед нами открывается чудесный вид, это дорогие районы, это место чем-то напоминает мне Хайфу: рельеф, зелень, домики построены как косточки домино; мы выбираемся из жилых кварталов и спускаемся в районы, где кипит жизнь. Стамбул нравится мне с первого взгляда, он переполнен, пока мы исследуем его европейскую часть и я удивляюсь, насколько он красив, удивляюсь совсем европейским разноцветным домикам, с лепниной и резными окошками, здесь столько всего, что мне едва удается поймать его образ. Покупаю шоколад с фисташками, в Израиле - миндаль, а здесь - фисташка. Мы выходим к самой воде, и я подпрыгиваю от восторга: яхты, огромные корабли, танкеры, а я вдруг нахожу в траве классический турецкий стаканчик-тюльпан и благодарю Стамбул за приветственный подарок.
Здесь на улице много котов, но они не такие как в Израиле, пугливые и осторожные, а наоборот: общительные, ласковые, ухоженные, они подходят ко мне знакомиться, и собак, я так давно не видела уличных собак, здесь они все огромные, ленивые, спят прямо на улице как подушки на турецких диванах и у каждой в ушке чип, который означает, что собака проверена и привита.
Мы пересекаем десятую часть города и добираемся до кампуса, где учится Сережа: университет выгядит потрясающе, мы проходим под узким деревянным домом, поднимаемся в горы, по каменным крутым лесенкам, сквозь прохладные зеленые тени. Говорят, что здесь самый лучший вид на Босфор, и я смотрю на воду, пока глаза не начинают болеть от солнечных бликов.

Утром мы идем на лекцию, так здорово, что в мой второй день здесь мы слушаем про Стамбул и его urban culture, а через три часа садимся на паром и отправляемся смотреть на все то, о чем только что слушали; Сережа набивает рюкзак булочками из столовой, и мы бросаем крошки чайкам, которые следуют за нами всю дорогу, и они ловят эти кусочки прямо на лету, а все пассажиры достают свои камеры и снимают эту сумасшедшую белую стаю.
Здесь самая настоящая осень, европейская природа, на деревьях разноцветные листья, желтые падают на мостовые и, когда вдруг начинается дождь, становятся глянцевыми и прозрачными словно куски разноцветного стекла, из которого делают традиционные светильники. Уличные торговцы настойчиво предлагают купить нам зонтик, но мы несемся по улицам и насквозь промокаем, пока не становится совсем холодно, и тогда мы поднимаемся по ближайшей лестнице и оказываемся в волшебной галерее, черной, с золотом редких лампочек на поворотах, где спрятались маленькие мастерские, в одной из них отливают фигурки из металла, в другой - черные турецкие шапки, в третьей - мы знакомимся с армянином, который живет тут уже 9 лет, он работает в мастерской, где собирают лампы из разноцветного стекла, они стоят на полу, на стенных полках, свисают с потолка, и я словно внутри калейдоскопа.
Весь город пахнет жареной кукурузой, мы покупаем одну такую и сидим у причала, рыбой, и везде, на каждом мосту стоит целая толпа рыбаков, автомобильной гарью, булочками simit, каштанами; мы бредем по рынку, я пробую орешки и сладости с каждого прилавка и смотрю по сторонам, пока мы не натыкаемся на стенд со старыми открытками, каждая из них стоит одну турецкую лиру, и мы спрашиваем у продавца: может ли он продать подешевле? у нас нет денег. И он отвечает: берите бесплатно, это подарок для вас! И вечером мы сидим в баре, где играет живая музыка, а на экране показывают картины Ван Гога, пьем raki за мой день рождения, и я думаю: сегодня мне 24, какая ерунда!

---

Иногда бывают такие дни, когда что-то не складывается, и они совсем не плохие, но после них остается чувство какой-то неудовлетворенности, незавершенности, такое чувство, которое бывает, когда несколько дней перед дождем в небе ходят темные хмурые тучи и носят дождь и никак не хотят его отдавать, только выдыхают на жителей душным воздухом и терзают предчувствием. После таких дней всегда происходит что-то хорошее, чтоб пролился этот дождь и восстановил баланс. У меня случился такой день, и следующим вечером пришло счастье в виде полного ящика открыток: открытки от Навадо из Чехии и Таиланда, такие разные по настроению, энергетике, что я даже не сразу поняла, что они от одного человека; прилетела сова от Птички  Птич., когда я на нее смотрю, она все время со мной заигрывает, хитро улыбается, наклоняет голову, и я наклоняю следом за ней открытку, чтоб поймать ее взгляд, но она подмигивает мне и не останавливается; две посткроссинговые открытки, из Беларуси и Германии, и чудная ретро-открытка от Сережи из Киева со строчками-узелками и рассказом про сегодняшний день. Я возвращаюсь домой, подпрыгивая от удовольствия, и вдруг начинается дождь!Он подкрадывается всегда незаметно, сначала падают несколько капель, будто показалось, а потом все больше, и целый поток обрушивается на нас, мы как сумасшедшие высыпаемся на улицу, из квартиры напротив выбегает солидный дядечка в кипе, отец семейства и кричит мне: "Подними руки! Это благословение с небес!", и я летаю по улице пока не промокаю насквозь, пока не начинаю мерзнуть, пока мне не приходится вернуться домой и выжимать полотенцем мокрые волосы, дождь идет долго, умывает пыльные крыши и усыпанные песком после бури окна, дождь! Утром он начинается в тот самый момент, когда я вытаскиваю велосипед из дома, и я натягиваю свой мягкий капюшон и лечу по дороге, а мне на нос капает с деревьев. Погода меняется мгновенное, сумасшедший ветер выдувает из моря то солнце, то непогоду; вечером мы приходим на море смотреть, как оттуда издалека идет на нас грозовой фронт: небо в пятнах гуаши, цвета баклажана, но только там, вдалеке, а прямо над нами - бесконечная синева, и мы смотрим как темные серые пятна ползут все блиэе, и как молнии вычерчивают на них изломанные линии, и как из туч вдруг вываливается закатное солнце, оно совсем жидкое, оно стекает в море будто мед с ложки. Вечером на улице прохладно и совсем пусто, мы выходим из дома и удивляемся: всего восемь вечера, но на улице так тихо, даже не верится, асфальт становится блестящим, глянцевым, скользким, Тель-Авив выглядит совсем по-другому, открывает нам свои новые тайны, впускает в новый мир, а мы все будто сошли с ума от первого дождя, сегодня в 6 утра я выхожу из дома и вижу радугу прямо перед собой, она говорит мне: доброе утро, и я отвечаю ей: привет, радуга, я по тебе скучала.

---

Здесь я все время чувствую себя частью чего-то, частью огромной семьи, этой сумасшедшей, шумной израильской семейки. Я - младший ребенок, самый любимый и избалованный, мне нравится, как обо мне заботятся. Сосед по лестничной клетке всегда оказывается рядом именно тогда, когда моя велосипедная корзинка доверху набита покупками, он всегда помогает мне поднять велосипед на второй этаж, у нас такая крутая лестница, что даже без велосипеда по ней сложновато подниматься; когда я иду по рынку пешком с булочкой в руках, каждый второй продавец желает мне приятного аппетита, а если еду на велосипеде - всегда помогают подержать его, пока я выбираю анону или манго. Спасатели на пляже Нордау уже запомнили меня и здороваются каждый раз, когда я прихожу вечером, под самый конец смены, мы болтаем немножко и они говорят мне: "Будь осторожна, мы уходим!" А утром мои любимые таксисты у гостиницы видят, что одета теплее чем обычно и с волнением спрашивают: ты не заболела? Так здорово видеть тебя по утрам! Я катаюсь вечером на набережной, а рядом торгует дядечка: "Турмус!" - громко кричит он, и я подъезжаю к нему и спрашиваю: "Можно взять одну попробовать?" "Не вопрос, мами, бери побольше!" - отвечает он и насыпает мне полную пригоршню теплых желтых бобов, сыпет солью и петрушкой и желает приятного аппетита, и я еду дальше, держусь за руль одной рукой.
На улице скоро станет совсем холодно, тут ветрено, насквозь продувает морем, солью, песком, и я вяжу своему велосипеду свитер, покупаю два мотка пестрых ниток, один называю "Рынок Кармель", а второй - "Салат с морковкой", устраиваюсь на набережной с крючком и за пару часов обеспечиваю велосипед зимней одежкой; ко мне постоянно кто-то подходит, рассмотреть, спросить, поболтать, похвалить; девушка спрашивает: это для чего? Я честно отвечаю: чтобы велосипед не мерз зимой. Девушка широко улыбается мне и говорит, что это отличная идея; а через несколько минут подходит познакомиться религиозный мальчик, наверное, подумал, что я буду отличной женой-рукодельницей!
Тель-Авив совсем поглощает меня: море, аквамариновое в солнечные дни, седое и кружевное в пасмурные и черное, бездонное и бесконечное ночью; деревянные настилы в тель-авивском порту и ребята, которые танцуют там степ по вечерам в пятницу; ароматные, хрустящие, румяные тосты с сыром в кафе "Тамар", где нет меню, а прекрасная голубоглазая хозяйка Сара приходит поболтать с каждым гостем; улочки в районе Ахад а-Ам, словно нарисованные, аккуратные, свежие, акварельные; много кофе и много работы.
А в среду мы случайно знакомимся на улице с Сережей, он приехал из Киева на десять дней, и мы двое суток почти без перерыва шатаемся по городу, останавливаясь в барах и кафе, и конечно на море, на Нордау, где к полуночи нет уже никого, и вода совсем не холодная, и мы забираемся на стопки сложенных шезлонгов, и я смотрю на небо, где рассыпаны звезды наоборот, не отрываясь. Под утро вторых суток мы похожи на двух зомби, мы пьем сотую кружку кофе в "Бенедикте" и уплетаем панкейки, а рядом с нами сидит телявивский Элвис, он надел очки и читает газету, такой серьезный, даже непривычно. Мы еще немножко гуляем по улочкам, когда становится совсем светло, забредаем в подъезды, а я шучу вслух: "Что-то я сегодня еще ничего не находила на улице, что за безобразие!" и через час нахожу очаровательную вешалку, подарок Тель-Авива, она тоже в зимнем свитере, теперь весь город поддается скандинавской моде. В семь утра мы прощаемся с Сережей, я дарю ему армейский значок и анону, скоро у него самолет, а я тащусь на работу, я местный фрик, вечно прихожу то с вешалкой, то с базиликом в горшке, мне как-то странно чувствовать себя снова одной, я так к нему привыкла за эти два дня, нет ничего ценнее для меня, чем эти случайные встречи.
Завтра снова рабочий день, а через десять дней я сажусь в самолет и отправляюсь в невероятное путешествие, и этот день рождения я встречу так, как мне бы хотелось провести весь следующий год, а может и всю следующую жизнь.